Вот один из кусочков моего любимого миллера (выбран не глядя) ...Самое досадное то, что люди принимали меня, как правило, за хорошего, честного, доброго, образцового и даже надежного человека. Может быть, я и обладал этими качествами, но, если так, то лишь потому, что был ко всему безразличен: я мог позволить себе быть хорошим, честным, добрым, надежным и так далее, поскольку не знал зависти. Я никогда не становился жертвой зависти. Никогда не завидовал никому и ничему. Напротив, я всегда жалел всех и вся. С самого начала я, должно быть, приучил себя не слишком поддаваться желаниям. С самого начала я ни от кого не зависел, но это был обман. Я ни в ком не нуждался, ибо хотел быть свободным, свободным поступать так, как заблагорассудится моим прихотям. Когда от меня чего-нибудь требовали или ждали -- я упирался. Так проявлялась моя независимость. Иными словами, я был испорчен изначально. Как будто мать вскормила меня ядом, и то, что она рано отняла меня от груди, меня не спасло -- от яда я не очистился. Даже когда она отняла меня от груди, я проявил полное безразличие. Многие дети выражают или по крайней мере изображают протест, а мне было хоть бы что. Я философствовал с ползунков. Из принципа настраивал себя против жизни. Из какого же принципа? Из принципа тщетности. Все вокруг боролись. Я же никогда и не пытался. А если создавал такую видимость, то лишь для того, чтобы кому-нибудь угодить, но в глубине души и не думал рыпаться. Если вы мне растолкуете почему -- я отвергну ваши объяснения, поскольку рожден упрямцем, и это неизбывно. Позже, повзрослев, я узнал, что меня чертовски долго вытягивали из утробы. Прекрасно понимаю. Зачем шевелиться? Зачем покидать замечательное теплое место, уютное гнездышко, где все дается даром? Самое раннее воспоминание -- это стужа, снег, наледи на водосточных трубах, морозные узоры на стекле, холод влажных зеленоватых стен кухни. Почему люди селятся в непотребных климатических зонах, которые ошибочно именуют умеренными? Потому что они -- прирожденные идиоты, бездельники и трусы. До десяти лет я не представлял себе, что где-то есть "теплые" страны, в которых не надо ни трудиться в поте лица, ни дрожать и делать вид, что это бодрит. Всюду, где холодно, люди трудятся до изнеможения, а, произведя на свет потомство, проповедуют подрастающему поколению евангелие труда, которое, по сути, не что иное, как доктрина инерции. Мои домашние -- народец совершенно нордического толка, то есть -- народ идиотов. Они с радостью хватались за любую когда-либо высказанную ошибочную идею. В том числе -- идею чистоплотности, не говоря уж о доктрине добродетели. Они болезненно чистоплотны. Но изнутри -- воняют. Они ни разу не открыли дверь, ведущую к душе, и никогда не мечтали о безрассудном прыжке в потаенное. После обеда -- проворно мыли посуду и убирали в буфет; прочитанную газету аккуратно складывали и клали на полку; постиранную одежду тут же отглаживали и прятали в шкаф. Все -- ради завтрашнего дня, но завтра так и не наступало. Настоящее -- это только мост к будущему, и на этом мосту -- стоны; стонет весь мир, но ни один идиот не задумается, а не взорвать ли этот мост? Я часто с горечью выискивал поводы, чтобы осудить их, а не себя. Ведь я тоже во многом похож на них. Долго я ставил себя особняком, но со временем понял, что я не лучше их, даже чуть хуже, поскольку понимал все гораздо ясней и тем не менее ничего не сделал, чтобы изменить свою жизнь. Оглядываясь назад, теперь я вижу, что ни разу не поступил сообразно со своей волей, -- всегда под давлением других. Меня часто принимали за авантюриста -- нет ничего более далекого от истины. Мои приключения всегда были случайными, навязанными, проистекали, а не воплощались. Я -- плоть от плоти этого самодовольного, хвастливого нордического народа, не имеющего ни малейшего вкуса к приключениям, тем не менее прочесавшего всю землю, перевернувшего ее вверх дном, усеявшего ее реликвиями и руинами. Неугомонные создания, но не авантюрные. Агонизирующие души, неспособные жить настоящим. Позорные трусы -- все они, и я в том числе. Ибо существует лишь одно великое приключение -- и это путешествие внутрь себя, и тут не имеют значения ни время, ни пространство, ни даже поступки....
Еще немного цитат: Ежедневно мы убиваем наши лучшие душевные порывы. Вот почему у нас начинает болеть сердце, когда мы читаем строки, написанные рукой мастера, и чувствуем, что они словно выдраны из наших сердец, ведь наши собственные прекрасные стремления задушены в зародыше, ибо нет веры в силы, ни дара различать истинную красоту и правду. Любой человек, когда успокаивается и становится предельно откровенным с самим собой, способен говрить глубочайшие истины. Все мы происходим от одного источника. Поэтому нет никакой тайны в происхождении вещей. Мы все являемся частью творческого процесса, а, следовательно, все мы короли, музыканты, поэты; просто нам необходимо раскрыться, обнаружить силы, спрятанные в глубине нас самих. Самая искренняя критика - не более, чем пустой звук: мы хотим только одного, - необузданной страсти. Мы хотим огня ради самого огня. Дабы зерно проросло и росток пустил побеги, необходимо, чтобы кто-нибудь из толпы, кто-нибудь совершенно незнакомый, выказал веру в тебя. Радость разрушительна: всем, кроме тебя, она доставляет одни неудобства. Сомнения - вот настоящая опасность. Если женщина способна возбуждать любовь в одном мужчине, значит, она способна возбуждать ее и в других. Любить или быть любимой - не есть преступление. Преступно лишь принуждение человека к вере, что он или она - суть единственные, кого вы можете любить. Нельзя всю жизнь провести, готовя шедевр. ...ныне искусство - роскошь. Я могу прекрасно обходиться без книг и картин. Музыка, да - музыка нужна всегда. не обязательно хорошая, но музыка. Сейчас никто и не пишет хорошую музыку... По-моему, люди опускаются до уровня животных. При нынешнем положении вещей и особого интеллекта не надо. На самом деле, чем меньше в тебе интеллегентности, тем лучше. Мы до того дожили, что се приносят нам на подносе. Все, что нужно человеку знать. это как приспособиться к жизни: вступить в профсоюз, работать как можно меньше, а когда подойдет срок, уйти на пенсию. Искусство же делает человека беспокойным, неудовлетворенным. Можно сойти с ума, если смотреть на все чистым взором. ... Нужно, чтобы люди поверили, что ты знаешь, чем занимаешься. В конце концов, вы добиваетесь чего-то, но какой интерес все время добиваться? Художник не наслаждается жизнью, если избегает своей задачи. Наслаждение красивой мыслью не сравнимо с радостью ее выражения. На самом деле практически невозможно удержаться от выражения идей. Мы только инструменты в руках более мощной силы. Мы создаем с чьего-то разрешения, по чьей-то доброте душевной. Никто не создает только от себя в одиночку. Художник - прибор, регистрирующий нечто уже существующее, нечто, что принадлежит всему миру, и если он художник в действительности, он обязан это нечто миру вернуть. Когда боль отпускает, жизнь кажется великолепной, даже без денег и без друзей. Понимаю только то, что чувствую. А чувствую я слишком много. Я выжат, как лимон. Как мне хотелось бы днями, неделями, месяцами думать и думать. Сейчас я задумываюсь лишь время от времени. Думать - это роскошь. Если все время подавлять порывы в себе, то превращаешься в комок слизи. Наконец, приходится выплюнуть сгусток, который начисто иссушает и который, как понимаешь много лет спустя, был вовсе не слюной, а твоей внутренней сутью. А если потеряешь это, то и будешь мчаться по темным улицам, как безумец, преследуемый призраками. И всегда можно сказать с полной искренностью: "Я не знаю, что мне нужно в жизни". Только когда мир получит от меня что-то стоящее, когда я перестану быть серьезным членом общества и стану - собой. Государство, страна, все нации мира - это всего лишь огромное объединение индивидуумов, повторивших ошибки прародителей. С рождения они попали в оборот колеса и продолжали крутить педали до самой смерти. Чтобы облагородить эту крутежку, они называют ее "жизнь". Спросите любого, потребуйте объяснения или определения жизни, спросите, где альфа и омега всего - в ответ вы получите лишь непонимающий взгляд. Жизнь для них - нечто, о чем пишут философы в книгах, которые никто не читает. Людям, погруженным в гущу жизни, "рабочим клячам", некогда отвечать на глупые вопросы. "Кушать-то надо?" На этот вопрос уже был найден ответ. Я все-таки читал кое-что, и заметил, что люди, наиболее погруженные в жизнь, выплавляющие жизнь, которые и есть сама жизнь, они ели мало, спали мало, не имели или почти не имели своих вещей. Они не обманывались понятием долга или сохранения государства. Их интересовала истина, и только истина. Они признавали один род занятий - творчество. Никто не в силах руководить ими, потому что они по своей воле служили всем. И давали щедро, потому что только так и можно давать. Вот такой образ жизин привлекает меня: в нем есть здравый смысл. Это и есть жизнь - в отличии от ее подобия. Нельзя привести мир в порядок: мир и есть воплощение порядка. В созданиях фантазии присутствует нечто, сравнимое только с эликсиром жизни. Этот таинственый элемент, нередко называемый "полной чепухой", приносит нам аромат того большого и недоступного мира, в котором существуем мы и все небесные тела. От женщины я хочу, чтобы она сама шла ко мне. Хочу, чтобы она начинала. И не страшно, если женщина ведет себя слишком смело. Чем отчаяннее она предлагает себя, тем больше я восхищаюсь ею. Ненавижу девственниц. La femme fatale - вот мой идеал. Как мы не хотим признаться, что верх наших желаний - это стать рабом! Рабом и рабовладельцем одновременно! Ибо даже в любви раб - это переодетый рабовладелец. Мужчина, который должен покорить женщину, поработить, сломить ее волю, вылепить ее по своему желанию - разве он не раб своей рабыни? Ведь женщине так легко нарушить соотношение сил! Всего лишь угроза независимости со стороны женщины, и у галантного деспота начинается приступ головокружения. Но если они могут бесстрашно броситься друг другу в объятья, ничего не скрывая, сдаваясь полностью, доверив другу независимость, разве они не наслаждаются великой и неожиданной свободой? Человек, нашедший в себе силы признаться в трусости самому себе, делает шаг к преодолению страха; тот, кто откровенно признается в этом первому встречному - почти герой. Когда приходит настоящее испытание, такой человек нередко с удивлением обнаруживает, что не испытывает страха. Не боясь считать себя трусом, он перестает быть таковым: стоит только подвернуться случаю, и эта метаморфоза произойдет. Такова и любовь. Мужчина, признающийся не только себе, но и другим мужчинам, и даже любимой им женщине в том, что он подкаблучник, что чувствует себябепомощно в общении с противоположным полом, такой мужчина обычно обнаруживает. что он сильнее женщины. Полная сдача в плен - вот самый быстрый способ завоевать женщину. Женщина готовится к сопротивлению, к длительной осаде: этому научила ее жизнь. Не встретив ответного сопротивления, она попадает в ловушку. Великая роскошь, данная нам жизнью - это возможность отдать себя полностью и всецело. Только на грани растворения себя в другом начинается истинная любовь. Так или иначе, личная жизнь человека основана на взаимной зависимости. Общество есть смесь личностей целиком взаимозависимых. За пределами общества, за пределами личной жизни есть другая, более богатая жизнь, но ее нельзя достичь, нельзя узнать, не пройдя зияющие бездны и гонные вершины собтвенной личности. Для того, чтобы стать великим любовником, гипнотизером и катализатором, источником вдохновения и объектом наблюдения для всего мира, сначала нужно познать огромную мудрость быть дураком. Мужчина, чье отзывчивое сердце толкает его на промахи и поражения, для женщины неотразим. точнее говоря, для влюбленной женщины. Для тех же, которые лишь стремятся быть любимыми, которые ищут только свою зеркальную копию, самая великая любовь не принесет удовлетворения. Неудивительно, что в мире, жаждущем любви, мужчины и женщины ослеплены мишурой и блеском отражения собственного я. Неудивительно, что последним средством становится пистолетный выстрел. Неудивительно, что скрежещущие колеса электропоезда, хотя и разрезают тело на куски, не могут заставить эликсир любви выпасть в виде осадка. В призме эгоцентризма беспомощная жертва освещается тем же светом, который она отражает. "Я" умирает в собственной стеклянной клетке... Всегда, когда приходится опускаться на дно сосуда, собирать последние силы, то с удивлением обнаруживаешь неисчерпаемый источник энергии. Сердце твое работает спазмами. Ты благодарен тем, кто вызывает боль в твоем сердце; ты страдаешь не за них, но страдаешь, чтобы насладиться роскошью страдания. Провидение сеет на твоем пути возможности - это могут быть, например, деньги, удача, молодость, энергия, тысячи других вещей. И если нет влечения, то из самой распрекрасной возможности ничего не получится. Кажется, что единственное загадочное явление, наблюдаемое в жизни некоторых людей - это постоянное затмение. У снов есть отметина истинности, так же, как и у рассказов. Ложь может быть только окружена правдой. Они не существуют отдельно; это симбиоз. Я - заключенный в доме любви, попавшимй сюда не по назначению. Я - Авкуст Ангст, отращивающий меланхолическую бороду. Я - трутень, единственное назначение которого выстреливать сперматозоидами в плевательницу гнева. Я добываю оргазмы с яростью на скулах. Я кусаю бороду, покрывающую ее рот, как мох. Я откусываю здоровенные куски собственной меланхолии и выплевываю их, как тараканов. Разговор - это всего лишь предпосылка для иных, более тонких форм общения. Если последние отсутсвуют, речь мертвеет. Когда двое всерьез намерены общаться друг с другом, уже неважно, насколько трудна эта задача. Когда человек начинает позволять себе полное выражение чувств, когда он может выразить себя, не опасаясь высмеивания, остракизма или наказания, первое, что из него вырвется - это поток любви. ...знания, отделенные от действий, ведут к бесплодию. С чего бы ты не начал, все равно придешь к больному месту. каждый становится целителем, когда забывает о себе. Великие безразличны в глубочайшем смысле слова. Они не требуют от вас веры: они электризуют вас своим поведением. Куда бы ни вела жизнь, она ведет к исполнению. Вернуть человека в течение жизни означает не только восстановление его уверенности в себе, но и помощь обрести веру в процессы жизни. Человек, уверенный в себе, обязан верить в других, обязан верить в нужность и правильность Вселенной. Когда такая якорная стоянка найдена, человек перестает беспокоиться о годности предметов, о поведение своих собратьев, о правильном и неправильном, о справедливости и несправедливости. Если корни его в потоке жизни, то он поплывет по поверхности, как лотос, и будет цвести и приносить плоды. За покаяние, скулеж, жалобы всегда приходится платить. Вера и радость - неотъемлемые части вселенной. Все мы виноваты в преступлении, в великом преступлении не жить полной жизнью. Но потенциально все мы свободны. можно не думать о том, что нам не удалось, и делать все, что нам по силам. Вполне может быть, что наиболее близки к реальности вы, когда в одиночестве сидите на унитазе и гадите. Не будет ни плохого, ни страшного, ни злого, если мы отпустим себя. Но людям трудно в это поверить. Надежда - губительный знак. Она означает импотенцию. ...если какая-то личность неясна тебе - то привлекательность ее сильнее всякой воли. Когда человек улыбается вам, жмет руку, сияет, то внутри него, несомненно, есть отклик. Нет таких, которые полностью мертвы. Хочу, чтобы все обнажились, но обнажили не плоть, а душу. Иногда я чувствую такой голод, что готов пожрать человека. Не могу дотерпеть, пока люди начнут рассказывать мне о том, что чувствуют... чего желают... и прочее. Так и сжевал бы заживо... чтобы узнать это... быстро, за раз. Пища, сексуальная или иная, удовлетворяет только аппетит. Голод есть нечто другое. Ничто не удовлетворит голод. Голод - барометр души. Экстаз - норма. Будем говорить о чем угодно, лишь бы не думать и чувствовать. Хочется, чтобы хоть кто-то сказал нечто необычное. Если я смогу превратится в животное, это уже достижение.
Спасибо Миллеру я лишь старательно выбрала на этот раз понравившееся (жестокая препарация, мне он весь целиком нравится) А вот Триша Уорден здесь не пошла... Неужели только я вижу, что она не монстр и не урод, а очень хрупкое, ранимое, искреннее и честное существо?
А вот Триша Уорден здесь не пошла... Неужели только я вижу, что она не монстр и не урод, а очень хрупкое, ранимое, искреннее и честное существо? Я пока не смотрела её (смайлик стыдится)...
"Не будет ни плохого, ни страшного, ни злого, если мы отпустим себя. Но людям трудно в это поверить." Vacaloca, я-то верю . И всё же это не универсально, мне кажется.
Vacaloca, я-то верю . И всё же это не универсально, мне кажется. У нас у всех всегда есть выбор. но состояние описанное Миллером, мне кажется лежит вне области выбора, оно близко состоянию животного(в лучшем смысле этого слова), состояние естественности, искренности и чистоты своего рода. Это состояние выбрать нельзя, но к нему можно придти, т.е. можно выбрать направление и, в конечном итоге ощутить. И тут уже и вопрос веры стоять не будет. Я бы описала это ощущение словами "так есть "
"...святость и грех похожи, что благочестие можно найти и в мерзости и в преступности так же, как и в священных местах и в добрых христианинах. Она помогла нам осознать, что идиот мог быть не только равным гению, но часто и выше его. Мы могли жить одновременно в нескольких плоскостях. Не было верного и неверного, уродливого и красивого, правдивого и лживого - все было едино." Генри Миллер "Книга о друзьях"
Лично для меня это очень все сложно описано-я склонен все упрощать-Миллер у меня ассоциируется только с эротическим фильмом.Не уверен,что эротоманы даже высшей категории способны дать что-то философски стоящее... Все-таки мысли направлены у него не вверх...
У Миллера очень интересное отношение к друзьям. Раньше ни у кого я такого не встречала... он описывает очень ярко, с любовью. Видит и плохое и хорошее. Но нет осужденяя... Вообще Он принимает своих друзей ЦЕЛИКОМ.
Все-таки мысли направлены у него не вверх... Как Вам это место: «Каждый, кто стремится подняться над повседневным мельтешением, делает это не только в надежде расширить или углубить свой жизненный опыт, но и просто начать жить. Только так борьба художника приобретает смысл. Взгляни под этим углом зрения – и разница между успехом и поражением стирается. Вот это и постигает в пути каждый большой художник: процесс, в который он вовлечен, дает жизни другое измерение; идентифицируя себя с этим процессом, он расширяет жизнь. А раз так, то подстерегающая его, готовая над ним восторжествовать смерть отодвигается в сторону, он защищен от нее» ?
