Юнг и другие говорят...

В брак вступают преимущественно люди, относящиеся к разным типам, причем бессознательно для взаимного дополнения.
Рефлексивная природа интроверта побуждает его постоянно думать и размышлять перед тем, как действовать.
Это, естественно, заставляет его действовать более медленно.
Его стеснительность и недоверие к вещам приводят его к нерешительности, и, таким образом, он всегда имеет трудности с приспособлением к внешнему миру. Экстраверт, наоборот, имеет положительное отношение к вещам.
Они его, так сказать, привлекают.
Новые незнакомые ситуации очаровывают его. Чтобы познакомиться поближе с неизвестным, он буквально прыгает в него обеими ногами.
Как правило, он сначала действует и лишь потом начинает думать.
Поэтому его действия носят быстрый характер и не подвержены сомнениям и колебаниям.
Эти два типа поэтому как бы созданы для симбиоза.
Один берет на себя обдумывание, а другой – инициативу и практические действия. Поэтому супружество между представителями этих двух различных типов может быть идеальным. Пока они заняты приспособлением к разнообразным внешним жизненным потребностям, они великолепно подходят друг другу.
Но если, например, мужчина заработал уже достаточно денег или если судьба послала им большое наследство и тем самым трудности жизни отпадают, то тогда у них появляется время, чтобы заняться друг другом.
До этого они стояли спиной друг к другу и защищались от нужды.
Теперь же они поворачиваются лицом к лицу, хотят друг друга понять и делают открытие, что такого понимания у них никогда не было. Каждый говорит на своем языке.
Так начинается конфликт двух типов.
Эта борьба связана с проявлением злобы, с жестокостью и взаимным обесцениванием, даже если она и ведется спокойно и в интимной обстановке.
Ибо ценность одного есть отрицание ценности другого.
Было бы разумно полагать, что каждый, сознавая свою собственную ценность, мог бы вполне мирно признать ценность другого и что таким путем любой конфликт был бы излишним.
Я наблюдал много случаев, когда аргументация подобного рода признавалась убедительной, но при этом удовлетворительной цели не достигалось. Если речь идет о нормальных людях, такой критический переходный период преодолевается более или менее гладко. Под «нормальным» я имею в виду того или иного человека, который может существовать при всех обстоятельствах, обеспечивающих ему необходимый минимум жизненных возможностей.
Но многие этого делать не могут; поэтому-то и не слишком много нормальных людей.
То, что мы обычно подразумеваем под «нормальным человеком», – это в действительности некая идеальная личность, чьи счастливые сочетания черт, определяющих ее характер, – явление редкое.
Подавляющее большинство более или менее дифференцированных людей требует жизненных условий, гораздо больших, нежели обеспеченное питание и сон.
Для них конец симбиотических отношений приводит к тяжелому потрясению.

Карл Густав Юнг

 

Меня часто спрашивают о моем психотерапевтическом или психоаналитическом методе.
Здесь трудно ответить однозначно, каждый случай диктует свою терапию.

Когда я слышу от какого-нибудь врача, что он "строго придерживается" того или иного метода, у меня возникают сомнения в успехе его лечения.

В литературе тогда так много говорилось о внутреннем сопротивлении больного, что можно подумать, будто врач силой пытается ему нечто навязать, тогда как лечение и выздоровление должно происходить естественно, само собой. Психотерапия и психоанализ предполагают индивидуальный подход к каждому.

Каждого пациента я лечил единственно возможным для него образом, потому что решение проблемы всегда индивидуально.

Общее правило можно принять только cum grano salis (с известной оговоркой. - лат.).
Истина в психологии лишь тогда имеет ценность, когда ей возможно найти применение.

Поэтому неприемлемое для меня решение вполне может подойти для кого-то другого.
Конечно, врач должен владеть так называемыми "методами", но ему следует быть чрезвычайно осмотрительным, чтобы не пойти по привычному, рутинному пути.

Вообще нужно с некоторой опаской относиться к теоретическим спекуляциям - сегодня они кажутся удовлетворительными, а завтра их сменят другие.

Для моего психоанализа подобные вещи ничего на значат, я намеренно избегаю педантизма в этих вопросах.

Для меня прежде всего существует индивидуум и индивидуальный подход.
И для каждого пациента я стараюсь найти особый язык. Поэтому одни говорят, что я следую Адлеру, другие - что Фрейду.
А принципиально лишь то, что я обращаюсь к больному как человек к другому человеку.

Психоанализ - это диалог, и он требует партнерства. Психоаналитик и пациент сидят друг против друга, глаза в глаза. И врачу есть что сказать, и больному - в той же степени.

Поскольку суть психотерапии не в применении какого-то определенного "метода", то одних специальных психиатрических знаний здесь явно недостаточно.

Я очень долго работал, прежде чем смог набрать необходимый багаж. Уже в 1909 году мне стало ясно, что лечить скрытые психозы я не смогу, если не пойму их символики.

Так я начал изучать мифологию.

Карл Густав Юнг "Воспоминания, сновидения, размышления"

 

Сказки похожи на сновидения, которые представляют собой природный феномен коллективного бессознательного. То есть они дают некое просветление, но затем это просветление истощается и исчезает в бессоз-нательном. Как говорил Юнг, цитируя «Фауста»: они действительно представляют собой «Gestaltung, Umgestaltung des ewigen Sinnes ewige Unterhaltung» - «Оформление, преобразование,
вечного чувства вечная поддержка».

Сказки - это игра природы. Они настолько полны смысла или же лишены его, насколько его полна или лишена сама природа, и когда мы в нее всматриваемся, и когда не делаем этого. Они похожи на продукты бессознательного человека, который не проходил анализ.

Тому, кто не проходит анализ и не обращает внимания на свои сновидения, снятся самые поразительные сны, повторяющиеся на протяжении многих лет, словно у этого процесса нет ни начала, ни конца. Это происходит потому, что такие люди не пытаются вступить с ними в диалог, связать их с сознанием. А что касается рассказчиков сказок, они выполняют функцию представителей бессознательного в области фольклора. Они компенсируют коллективное сознание, и их исцеляющая функция во многом похожа на воздействие непонятного сна.

Мы точно знаем, что сны исцеляют, даже если остаются непонятными. Из экспериментов, проводимых в лабораториях сна, известно: если мешать человеку видеть сны, его можно довести до смерти. Это подтверждается и результатами исследований с животными. Если всякий раз удить спящего человека, когда он находится в REM-фазе, у него возникают тяжель изиологические и психические симптомы. Кроме того, известно, что сны обладак биологической и психологической восстанавливающей функцией. Они положительно влияют на нас, даже если мы их не понимаем. Когда мы интерпретируем свои сны, то усиливаем их исцеляющее воздействие, выполняя функцию обратного отражения звука. И таким образом восстанавливающее воздействие сновидения становится сильнее, чем действие сна без интерпретации.

Мария-Луиза фон Франц

 

"Анализ должен двигаться вместе с жизнью, но он не может делать этого, глядя все время назад. Он рискует не заметить и не понять, что пошел по ложному пути, отталкиваясь от уже пройденных маршрутов; аффективно он может затеряться в нарциссическом микрокосме, где в индивидуальной форме разворачивается миф о происхождении и где человек служит литургию культу потерянного рая.

В то время как изучение сегодняшних возможностей подготавливает пациента к принятию ответственности и к росту, фокусировка исключительно на детстве пациента неизбежно «создает» (от латинского invenire – найти, обнаружить) пациента инфантильного".

Луиджи Зойя, "Созидание души"

 

«Пациент делает уже во взрослом возрасте то, что с ним делали его родители или замещающие фигуры родителей в его бессознательном детстве и он продолжает эту традицию».
⠀
Матиас Хирш «Это моё тело… и я могу делать с ним что хочу».

 

В процессе видения и вчувствования в образ ребенка-мазохиста, существующего внутри клиента, часто бывает трудно себе представить, почему Эго человека продолжает так бессознательно цепляться за идентификацию с этой частью личности. Один мой клиент установил связь следующей своей фантазией, которая у него возникла в процессе активного воображения, со своим ребенком- мазохистом, и ощущал частичную идентификацию с ним.

«Я нахожусь на тротуаре. Здесь у меня есть свое определенное место, и никто не может у меня его отнять. На меня могут плевать, бросать в меня всякую дрянь, делать со мной все, что угодно, но эта часть тротуара все равно остается моей. Никто не может ее у меня отнять. Здесь я ощущаю тепло».

Ребенок-мазохист имеет собственную территорию; это пространство можно сравнить с материнскими объятиями. Человек, отождествляющий себя с этой частью, обычно чувствует себя обделенным жизнью; такое ощущение в значительной степени бессознательно, каким оно было у клиента, который в своей фантазии чувствовал себя в безопасности на тротуаре. И в самом деле, я получил замечательную возможность увидеть, как другие терапевты и клиенты отнеслись к этой фантазии. Она прекрасно согласуется с изображенной Гантрипом системой верований шизоида: «Лучше плохой объект, чем никакого объекта вообще». Она также имеет сходство с «награждающей частью объекта», описанной Мастерсоном, которая возникает в бреду у клиента, находящегося в пограничном состоянии.

Исключительно важно не делать попыток извлечь Эго с этой территории, а позволить ему там быть и почувствовать ее ценность. Ибо покинуть ее - значит не только пойти на риск, увеличив свою ответственность до ответственности взрослого, но и прийти к серьезному отношению к другой стороне детского образа - радостному ребенку. Формирование такого отношения представляет серьезную угрозу, связанную с ощущением нападения, похожего на то, которое в гомеровом гимне испытала Персефона; в результате такого ощущения в очень раннем возрасте разрушается энергетическое поле, окружающее божественного младенца.

Вот почему жалующийся ребенок-мазохист так боится покинуть свою территорию. Человеку необходимо «испить свой комплекс до дна», чтобы оставаться в нем и ощущать его в воображении в жизни ничуть не хуже, чем при переносе. Поэтому данный процесс должен продолжаться ровно столько, сколько необходимо.

Натан Шварц-Салант

 

В эпоху, когда человечество стремится исключительно к расширению жизненного пространства и увеличению - r tout prix (любой ценой. - фр.) рационального знания, требовать от человека осознания своей единственности и ограниченности по меньшей мере, претенциозно.
Ограниченность и единственность - синонимы, без них ощущение бесконечности (равно как и осознание ее) невозможно, остается лишь иллюзорная идентификация с ней, которая приводит к помешательству на больших числах и жажде политического могущества.
Наш век сделал акценты на "здесь" и "сейчас" и тем самым обусловил демонизацию человека и его мира.
Появление диктаторов и все несчастья, которые они принесли, происходят от близорукости и всезнайства, отнявших у человека все, что находится по ту сторону сознания, фактически превратив его в жертву бессознательного.
Задача же человека, напротив, заключается в том, чтобы проникнуть в бессознательное и сделать его достоянием сознания, ни в коем случае, не оставаясь в нем, не отождествляя себя с ним.
И то и другое было бы ошибочным.
Насколько мы в состоянии сегодня понять, единственный смысл человеческого существования состоит в том, чтобы зажечь свет во тьме примитивного бытия.
Пожалуй, можно предположить, что бессознательное имеет над нами такую власть, какую имеет над ним наше сознание.

Карл Густав Юнг
Воспоминания, сновидения, размышления

 

"Чем сильнее сознание подвергается влиянию предрассудков, ошибочных мнений, фантазий и инфантильных желаний, тем шире имеющаяся в нем пропасть, ведущая к невротической диссоциации и к большей или меньшей неестественности жизни, далекой от здоровых инстинктов, от природы и истины.

Общая функция сновидений заключается в восстановлении нашего душевного равновесия. Нам снится именно то, что требуется для тонкой регулировки психического баланса. Я называю это вспомогательной или компенсаторной функцией сновидений в нашей психической самонастройке. Теперь понятно, почему людям, мыслящим нереально, имеющим завышенное самомнение или планирующим грандиозные прожекты без опоры на реальные возможности, снятся полеты или падения. Такие сны компенсируют ущербность их личности, предупреждая в то же время об опасности следования такой практике. Если предупреждения сна не принять во внимание, может произойти реальный несчастный случай: падение с лестницы, например, или авария на дороге...

...Таким образом, сны могут иногда предвосхищать определенные ситуации задолго до того, как они произойдут. Это не обязательно чудо или некая форма предзнания. Многие кризисы в нашей жизни имели долгую неосознанную предысторию. Мы приближаемся к ним шаг за шагом, не ведая о накапливающихся опасностях. Однако то, что мы упускаем из виду, часто воспринимается подсознанием, которое может передать информацию посредством сновидений.

Сны неоднократно могут предупреждать нас подобным образом, хотя почти так же часто случается, что они не делают этого. Поэтому не стоит полагать, что некая благожелательная рука время от времени удерживает нас от опрометчивых поступков. Если дать позитивную формулировку, это скорее похоже на благотворительную организацию, иногда проводящую свои акции, а иногда и нет. Таинственная «рука» может даже направить нас к гибели: сны иногда оказываются западней или похожи на нее. Случается, они ведут себя, как дельфийский оракул, предсказавший царю Крезу, что когда он перейдет реку Галис, то разрушит великое царство. Лишь потерпев сокрушительное поражение в битве, состоявшейся после переправы, он понял, что оракул имел в виду его собственное царство. К снам непозволительно относиться легковесно, ведь они — порождение духа, который ближе не к человеку, а к природе, ее дуновению; это дух прекрасного, благородного, но и жестокого божества. Чтобы описать этот дух, нам надо углубиться скорее в древние мифы или басни первобытного леса, чем в сознание современного человека. Я не отрицаю, что эволюция цивилизованного общества дала нам великие обретения, но получены они были ценой огромных потерь, масштаб которых мы едва ли начинаем различать.

Одной из целей, которыми я руководствовался при сравнении первобытного и цивилизованного состояний человека, было подведение итогов этих достижений и потерь.

Первобытный человек был значительно более управляем инстинктами, чем его «рационально мыслящий» современный потомок, научившийся «контролировать» себя. В этом процессе обретения цивилизованности мы все более отделяли сознание от глубоко лежащих инстинктивных слоев нашей психики и, в конечном счете, от соматической основы психики. К счастью, мы не утратили эти первичные инстинктивные слои — они остаются частью подсознания, хотя и могут выражать себя лишь в образах сновидений. Эти инстинктивные проявления — которые и узнаешь-то не всегда из-за символического характера — играют ведущую роль в том, что я назвал компенсаторной функцией сновидений.

Для стабильного функционирования разума и психологического здоровья необходимо, чтобы подсознание и сознание были неразрывно связаны между собой и действовали скоординированно. Если связь рвется или «диссоциируется», происходит психологическое расстройство. В этом плане символика сновидений играет роль курьера, передающего послания от инстинктивных к рациональным частям разума. Расшифровка этих символов обогащает оскудевшие возможности сознания, оно учится вновь понимать забытый язык инстинктов.
Разумеется, люди не могут не ставить под сомнение эту функцию, поскольку символы сновидений очень часто не воспринимаются или не понимаются. В повседневной жизни понимание снов часто считается излишним...

...Однако даже цивилизованный человек иногда может обратить внимание на то, что сон (даже не оставшийся в памяти) может повлиять на его настроение в лучшую или худшую сторону. Его содержание было «воспринято», хотя и подсознательно. Так обычно и происходит. Только в редких случаях, когда сон особенно выразителен или регулярно повторяется, мы приходим к мнению, что неплохо было бы его истолковать.

Самое время предупредить теперь об опасности легкомысленного или некомпетентного анализа сновидений. Состояние ума некоторых людей настолько разбалансировано, что интерпретация их снов может быть чрезвычайно рискованным делом. В таких случаях усиливается ограниченность сознания, отсеченного от своей иррациональной или «безумной» половины—подсознания, и нельзя сводить их вместе, не приняв специальных мер предосторожности.

Обобщая, можно сказать, что верить сонникам крайне неразумно. Ни один встречающийся во сне символ нельзя отделять от личности его увидевшего, поэтому ни один сон не может быть истолкован прямо и однозначно, как это делает энциклопедический словарь, разъясняя понятие за понятием. У каждого человека столь индивидуален метод компенсирующего и дополняющего воздействия подсознания на сознание, что нельзя быть уверенным в том, что сны и их символика вообще поддаются классификации."

К.Г.Юнг, "Человек и его символы"

 

"Юнг однажды сформулировал отношения между архетипами и инстинктивными моделями поведения в виде диаграммы: Справа — находится «ультрафиолетовый» конец спектра, слева — «инфракрасный». Разумеется, это лишь метафора или наглядная модель для размышлений. Сфера Психэ — это весь спектр в целом. На инфракрасном полюсе психические процессы перетекают или сливаются с физическими процессами, как и где именно это происходит, до сих пор во многом не ясно.

Однако, мы знаем довольно точно, что существует взаимосвязь и взаимообмен между двумя этими факторами. На полюсе архетипов появляются модели психологических реакций. Это местонахождение не поддающихся наблюдению структур, которые проявляются в Психэ в качестве архетипических образов, представлений и мыслей. Это полюс, который дает высшее вдохновение — почти как в случае с Анри Пуанкаре, который, напившись черного кофе лег в кровать и увидел структуру автоморфных функций. Он рассказывает об этом следующее: «Я видел мысли, играющие вокруг, как атомы на потолке, создающие разные комбинации, и вдруг я увидел верную комбинацию». У него ушло полчаса на то, чтобы записать в логической последовательности объяснение, которое он увидел в минутном прозрении. Это пример того типа озарения, которое приходит из ультрафиолетового архетипического полюса. Эти два полюса могут быть охарактеризованы как разум и противостоящая ему материя.

Мы видим подобную полярность, когда встречаем человека, который одержим сильным влечением — к примеру, нимфоманка, одержимая сексуальностью, или кто-то, пристрастившийся к еде, или еще что-то в этом духе. С другой стороны, люди могут также подпадать под влияние духовного полюса — как например, одержимые навязчивыми идеями. На обоих полюсах нет свободы, только вынужденный автоматизм. Чем больше психические процессы сливаются с моделями поведения и физиологическими процессами, тем меньше остается свободы. Реакции становятся автоматическими и навязчивыми. То же самое происходит на ультрафиолетовом полюсе или полюсе разума. Люди, одержимые идей, больше не в состоянии обсуждать её и давать ей критическую оценку. Самый крайний случай может быть представлен психологией больного человека, думающего, например, что он спаситель мира. Мы не можем заставить его слабый эго-комплекс подвергнуть критическому анализу убеждение, которое однажды пришло к нему в видении. Конечно, мы можем ему здраво возразить: «Да-да, но, послушай, ты же вне всякого сомнения всего лишь М-р Джонс, так как же ты можешь быть спасителем мира?» И так далее. Любой психотерапевт знает, что это не аргумент и тут ничего не поделаешь. Однако если изучить архетип спасителя из мифологии, то можно будет предвидеть, что этот больной собирается сказать или сделать. Он более или менее втянут в архетипический автоматизм, который сопровождается фанатизмом и абсолютной убежденностью. Только в средней области психического спектра, в сфере эго-сознания, нам доступна некоторая свобода. Только там мы имеем свободу мотивации, которую Юнг понимал как психическую энергию, которая доступна для эго-комплекса. На краях спектра психическая энергия присваивается другими бессознательными комплексами.

Но где в этой модели представлены отношения Психэ и материи? На инфракрасном полюсе, так, по крайней мере, может показаться. Здесь психические функции сливаются с физиологическими процессами тела. Но материя также иногда проявляется и на «ультрафиолетовом» полюсе — в форме парапсихологических феноменов. Наше деление на противоположные друг другу материю и разум, сомнительно. Становится ясно, что наше разделение на материальное и ментальное, на наблюдаемое снаружи и воспринимаемое изнутри лишь субъективно верное разделение, лишь ограниченная поляризация того, что наложено на нас структурой нашего сознания, но это не соответствует целостной реальности. На самом деле, следует полагать, что эти два полюса на самом деле составляют единую реальность. На схеме, я представила это пунктирной линией, замыкающей кольцо. Именно здесь мы можем установить потенциально единую реальность объединяющую Психэ и материю. Однако, эта сфера не может быть, наблюдаема непосредственно."

Мария Луиза фон Франц, "Психэ и Материя."

 

"Это величайшая трагедия, вспыхивающая по вине негативного анимуса, когда женщина влюбляется. Он пытается отрезать женщину от любых отношений, принижая их или называя сумасшествием. Отрицательный Анимус в основном проявляется как упрямое сопротивление любым проявлениям чувства любви. Если с женщиной случается влюблённость, или даже просто она становится заинтересована в мужчине, её отрицательный анимус появляется и разрушает отношения.
Субъективно она не понимает, что происходит. Она думает, что она проклята. Просто, когда она хочет поговорить с мужчиной, которого любит, что-то в ней устраивает неприятную сцену. А потом она идёт домой и плачет. Она может, проецируя, говорить: «Он был так противен мне!» Но если она будет немного честнее, то скажет: «Я хотела бы иметь хорошие отношения с ним, и только потому, что я хотела отношений, я устроила сцену». И она не знает, что некий дьявольский механизм заставил её сделать это. Если женщина наносит вам, мужчине, удар, вы можете быть уверены, что она заинтересована в вас. Ей бы очень хотелось любить вас, но она не знает, как.
Я помню случай одной женщины, которая однажды яростно атаковала Юнга своим анимусом во время аналитического часа. Позже они разбирали то, что произошло, и Юнг сказал ей: «Всякий раз, когда у вас есть чувство, вы атакуете». Случилось так, что по пути на встречу с Юнгом она увидела красивые ягоды клубники. Её первым импульсом было «купить их и принести ему». А потом анимус сказал: «О, Юнг скажет, что клубника имеет эротическое значение, и станет издеваться над вами». Так что она не купила клубнику, пришла на встречу в озлобленном настроении и нападала на Юнга весь час. А всё потому, что она «подавила» клубнику. Если бы она купила ягоды, всё было бы хорошо, но она подавила свои собственные чувства.
Когда вы говорите, что анимус «сказал» что-то этой женщине, что вы имеете в виду? Субъективно, каким образом женщина испытывает это? Слышит ли она на самом деле некий голос?
Нет; хуже всего то, что она переживает это как свои собственные мысли. Вы видите, как анимус думает в ней: «Юнг посмеётся над клубникой», - а затем она считает, что это она сама так думает. Одна из великих трудностей в аналитической работе – это научить женщину отличать собственные мысли от суждений анимуса.
Проблема в том, что женщины думают, что мысли анимуса являются их собственными. Даже после работы в течение многих лет у меня иногда всё-таки бывают негативные мысли в отношении себя, и если бы меня спросили в такой момент, я бы сказала: «Да, это то, что я думаю о себе». Позже у меня был бы сон про мужчину, насилующего меня, и я осознала бы: «Нет, это был злой анимус во мне, который так думает». И тогда я смогла бы раз-отождествиться и удивлялась бы: «С какой стати я когда-то думала о себе так? Естественно, я так не думаю». Но, как видите, это суть того, что называют одержимостью. Когда женщина одержима анимусом, она думает, что анимус – это и есть она сама. Только когда она выходит из состояния одержимости, она осознаёт: нет, это не я."

"Путь сновидения", Мария-Луиза фон Франц

 

Насколько мне известно, существует три основных мифологических точки зрения на высокоразвитые культуры: одна принимает все сущее, вторая – все отвергает, а третья говорит: «Я приму этот мир, если он станет таким, каким, по моему мнению, должен стать».
Распространенное светское воплощение этой последней позиции находит свое выражение, безусловно, в стремлении к постоянным реформам, к прогрессу, которое современный человек легко заметит во всем, что его окружает.
Мифологический порядок – это система образов, которые позволяют сознанию обрести смысл существования.
Однако у него самого смысла нет – он просто существует.
Это наш разум пытается найти смыслы; он может функционировать, только если осознает (или придумывает) некую систему правил.
Мифология предлагает игру: поверь в то, что делаешь то‑то и то‑то.
В конце концов, в ходе этой игры вы приобретаете положительный опыт бытия‑в‑бытии, участия в жизни, которая наполнена смыслом.
В этом и состоит первая функция мифологии: вызвать в человеке чувство признательности и жизнеутверждающего благоговения перед чудовищной тайной, которой является наше существование.
Вторая функция мифологии – представить такой образ космоса, вселенной вокруг нас, который будет поддерживать и вызывать это чувство благоговения. Данную функцию мифологии можно обозначить как космологическую.
Здесь не поднимается вопрос истинности. Ницше утверждает, что для верующего нет ничего хуже истины.
Так ли это?
Да кому какое дело?
В сфере мифологического сознания меня устраивает существующее положение дел, оно – источник моей жизни.
Попробуйте подвергнуть сомнению космологическую достоверность архаических представлений священника о вселенной и мировой истории.
И услышите в ответ: «Кто ты такой, узколобый умник, чтобы сомневаться в этом чуде, источнике всей моей жизни?»
Люди живут, играя в определенную игру, и вы можете разрушить ее, вылезая в роли Мистера Зануды и заявляя: «Ну и толку от этого?»
Космологический образ создает для вас поле игры, приняв правила которой вы сможете примириться со своей жизнью, своим существованием, собственным сознанием, или ожиданиями, или смыслом жизни.
Вот что может дать мифология или религия.

Джозеф Кэмпбелл
Мифы и личностные изменения

 

Психика каждый день вновь создаёт действительность.
Этой деятельности я не могу дать никакого другого названия, кроме фантазии. Фантазия одинаково присуща чувству и мысли, она одинаково причастна к интуиции и ощущению.
Нет ни одной психической функции, которая не была бы нераздельно слита в фантазии с другими функциями.
...Поэтому я и считаю фантазию наиболее ярким выражением специфической активности нашей психики. она является прежде всего творческой деятельностью, дающей ответы на все вопросы, на которые ответ возможен: она - мать всех возможностей, и в ней жизненно слиты, наравне со всеми психологическими противоположностями, также и внутренний мир с миром внешним.

Карл Густав Юнг

 

В капле росы, в цветке, в упавшей звезде, в любом животном, которое пересекло ваш путь, даже в луче солнца на оловянной тарелке, как это было с Якобом Бёме; чего угодно может быть достаточно, чтобы полностью изменить вашу психологию. С другой стороны, у вас могут быть озарения, не оказывающие никакого влияния. В первом случае у вас установка полной покорности и готовность получить наибольшее из наименьшего, потому что в наименьшем проявится величайшее — таким и должно быть ваше ожидание. Ведь это и есть Numen, указание Бога. Бог словно кивает вам, просто даёт намёк, но и этого достаточно. И если вы сможете это так воспринять, то обретёте полноту опыта. Но если у вас, например, исключительно эстетический подход, тогда начинаются трудности, ведь эстетика предвзята и защищает от непосредственной ценности момента, потому что позволяет видеть только на поверхности.

Карл Густав Юнг "Visions"

 

Если опекающее лицо эмоционально отвергло ребёнка, в таких обстоятельствах ребёнок вынужден выстраивать стратегию выживания. В этом процессе он слишком рано интроецирует патриархальные требования «долга», чем подпитывает негативную сторону анимуса. В дальнейшем ребёнок пытается помочь себе тем, что добивается признания у других. Он старается соответствовать ожиданиям окружающих, угождать им. Одновременно у него развивается относительно прочный защитный фасад или «персона» (маска), как его называют в аналитической психологии.

Такое «масочное» поведение сопутствует эго, пытающемуся оградить себя от пережитого ранее болезненного опыта, а заодно от повторения подобного опыта в настоящем. Защита от детской боли приводит к амнезии, забвению своего детства, которое наблюдается у таких людей гораздо чаще, чем у людей здоровых в плане нарциссической любви. Ниточка к случившемуся некогда с ребёнком оказывается перерванной, следы этого события трудно обнаружить в более поздних переживаниях. Вследствие этого нарциссически травмированный человек лишён возможности переживать свои истинные чувства, поскольку от него закрыта его собственная способность чувствовать.

Катрин Аспер

 

Еще в детстве мы выясняем для себя, что наше спокойствие и безопасность зависят от того, насколько мы соответствуем требованиям, которые предъявляются окружением.
Страх потери любви, одобрения и сотрудничества со стороны «другого», будь то родитель, супруг или общественный институт, уже глубоко запрограммирован во взрослом человеке. И когда мы, следуя инстинкту или пользуясь защитным вмешательством комплексов, пытаемся по-настоящему выразить себя, активируется старая архаическая система предупреждения.
Вина в этом случае выступает как внутренний контролер, отключающий природное Я и вызывающий в памяти программу адаптации, а не аутентичности. То, что называется виной в этом случае, чаще всего представляет собой способ подавления тревоги независимо от того, осознаем мы это в тот момент, когда чувствуем вину или нет.
Но сколько жизней было сломано этой виной, страхом того, что быть собой недопустимо и неприемлемо?
Как много талантов не нашли своего выражения, как много новых начинаний оказалось мертворожденными у такой повивальной бабки, как вина, – и все во имя здорового благоразумия!
Привязанная к нашим архаическим системам, адресованная к самой употребительной рефлективной системе, «менеджменту тревоги», эта форма вины – враг, слишком хорошо знакомый всем нам, тот самый, что предает обещания, губит таланты и не дает погрузиться с головой в радость жизненного странствия.
Единственное противоядие этой форме парализующей вины – решимость, уверенный настрой на риск быть тем, кем мы призваны быть, выбирая то, что возвышает нас, а не приковывает к прошлому.
Подобная парализующая вина не может не приковывать к прошлому и, как следствие, исключает всякую личную свободу в будущем, если не будет стремления быть честным с самим собой даже перед лицом вины.

Джеймс Холлис. Обретение смысла во второй половине жизни